Когда дважды два было только четыре,
 Я жил в небольшой коммунальной квартире.
 Работал с горшком, и ночник мне светил
 Но я был дураком и за свет не платил.
 Я грыз те же книжки с чайком вместо сушки,
 Мечтал застрелиться при всех из Царь-пушки,
 Ломал свою голову ввиде подушки.
 Эх, вершки-корешки! От горшка до макушки
 Обычный крестовый дурак.
 — Твой ход, — из болот зазывали лягушки.
 Я пятился задом, как рак.
 Я пил проявитель, я пил закрепитель,
 Квартиру с утра превращал в вытрезвитель,
 Но не утонул ни в стакане, ни в кубке.
 Как шило в мешке — два смешка, три насмешки —
 Набитый дурак, я смешал в своей трубке
 И разом в орла превратился из решки.
 И душу с душком, словно тело в тележке,
 Катал я и золотом правил орешки,
 Но чем-то понравился Любке.
 Муку через муку поэты рифмуют.
 Она показала, где раки зимуют.
 Хоть дело порой доходило до драки —
 Я Любку люблю! А подробности — враки.
 Она даже верила в это сама.
 Мы жили в то время в холерном бараке —
 Холерой считалась зима.
 И Верка-портниха сняла с Любки мерку —
 Хотел я ей на зиму шубу пошить.
 Но вдруг оказалось, что шуба — на Верку.
 Я ей предложил вместе с нами пожить.
 И в картах она разбиралась не в меру —
 Ходила с ума эта самая Вера.
 Очнулась зима и прогнала холеру.
 Короче стал список ночей.
 Да Вера была и простой и понятной,
 И снегом засыпала белые пятна,
 Взяла агитацией в корне наглядной
 И воском от тысяч свечей.
 И шило в мешке мы пустили на мыло.
 Святою водой наш барак затопило.
 Уж намылились мы, но святая вода
 На метр из святого и твердого льда.
 И Вера из шубы скроила одьяло.
 В нем дырка была — прям так и сияла.
 Закутавшись в дырку, легли на кровать
 И стали, как раки, втроем зимовать.
 Но воду почуяв — да сном или духом —
 В матросской тельняшке явилась Надюха.
 Я с нею давно грешным делом матросил,
 Два раза матрасил, да струсил и бросил.
 Не так молода, но совсем не старуха,
 Разбила паркеты из синего льда.
 Зашла навсегда попрощаться Надюха,
 Да так и осталась у нас навсегда.
 Мы прожили зиму активно и дружно.
 И главное дело — оно нам было не скучно.
 И кто чем богат, тому все были рады.
 Но все-таки просто визжали они,
 Когда рядом с ритмами светской эстрады
 Я сам, наконец, взял гитару в клешни.
 Не твистом свистел мой овраг на горе.
 Я все отдавал из того, что дано.
 И мозг головной вырезал на коре:
 Надежда плюс Вера, плюс Саша, плюс Люба
 Плюс тетя Сережа, плюс дядя Наташа…
 Короче, не все ли равно.
 Я пел это в темном холодном бараке,
 И он превращался в обычный дворец.
 Так вот что весною поделывают раки!
 И тут оказалось, что я — рак-отец.
 Сижу в своем теле, как будто в вулкане.
 Налейте мне свету из дырки окна!
 Три грации, словно три грани в стакане.
 Три грани в стакане, три разных мамани,
 Три разных мамани, а дочка одна.
 Но следствия нет без особых причин.
 Тем более, вроде не дочка, а сын.
 А может — не сын, а может быть — брат,
 Сестра или мать или сам я — отец,
 А может быть, весь первомайский парад!
 А может быть, город весь наш — Ленинград!..
 Светает. Гадаю и наоборот.
 А может быть — весь наш советский народ.
 А может быть, в люльке вся наша страна!
 Давайте придумывать ей имена.
Александр Башлачев — Верка, Надька и Любка: Стих
> 


 (6 оценок, среднее: 4,33 из 5)
 (6 оценок, среднее: 4,33 из 5)